Разум и чувства

Наталия ГИРЁВА

(Продолжение.
Начало в №№ 47 от 4 декабря , 48 от 11 декабря , 49 от 18 декабря ).

Воспитать — значит напитать

Вы можете сколько угодно задавать вопросы директору, медику, психологу, и никто вам не поможет, не даст конкретного ответа на конкретный вопрос: «Почему дети в самый сложный для их организма период вынуждены просиживать за уроками по восемь, десять часов?» Любой физиолог скажет вам, что это очень опасно и приводит к плачевным последствиям, но в школе, в гороо, в министерстве образования разведут руками: «Знаем, знаем, но требования при поступлении в вуз растут, программы усложняются…» Пытаешься зайти с другой стороны: «Существуют же нормы, запреты. Когда дети устраиваются на работу, их никто не имеет права взять на полный рабочий день. А почему здесь всё нарушается?»

Наш опыт показал, что защитить своего ребенка у вас не получится. А большинство родителей просто не желают портить отношения со школой, боятся, что пострадают дети и их оценки. Со старшей дочерью мы многое испытали на себе. Никогда не забуду, как на одном собрании я сказала, что для меня важнее всего, чтобы моя дочь стала хорошей женой и матерью, а остальное второстепенно. На меня обрушился целый шквал. Чего только я не услышала: плохая мать, сама невежа и детей хочет такими сделать (все знали, что мы ходим в храм), а педагог подвела итог, сказав, что наша дочь плохо закончит с такими родителями. Я долго не могла понять, почему они так? А потом меня осенило: они думают, что если дочь не получит высшее образование, то не сможет стать независимой личностью, а наличие нескольких детей и вовсе не даст ей чего-то достичь в жизни.

Рано или поздно у нас должна была созреть мысль о том, что надо учить своих детей самим. Не хотели мы лукавства с образованием. А ещё хотели продлить своим детям детство, по возможности защитить нежные росточки их веры. Разве по силам малому ребенку заступаться за своих родителей, переносить насмешки, защищать свою веру? А нашим детям пришлось с детства встретиться со всяким: девочки носили длинные юбки, косы, а вслед им кричали: «Монашки!» Играя на улице с детьми, они случайно узнавали, что говорят о нас их родители. Однажды дети пришли и спрашивают: «А почему дядя говорит, что мы поповское отродье и нас надо на фонарях всех перевешать?»…

Спаси Бог всех: и тех, кто говорил, и наших детей. Со временем всё стало на свои места. Дети поступили в светские учебные заведения, играют на музыкальных инструментах: скрипке, флейте, фортепиано, владеют компьютером, общаются с разными людьми, но это не потому, что мы изменили свои взгляды, а потому, что мы верим в то, что зернышки, посеянные в их душах, обязательно прорастут, ведь есть милость Божия.

Мне хочется, чтобы наши дети выросли искренними людьми — в жизни это самое главное. Это — одна из составляющих счастья. Когда ты знаешь сам, чего хочешь и не обманываешь, не вводишь в заблуждение других, то найдёшь свое место и близких людей.

Больше всего ценю в наших отношениях с детьми то, что мы можем говорить с ними, как со взрослыми. Помогает в этом христианство. Оно сразу говорит о том, что в жизнь играть нельзя, и маленький человек живет всерьёз — другой жизни у него не будет. Любить ребёнка — значит говорить ему правду, подготовить его к взрослой жизни, к общению, развить способность слышать других людей. Сделать это может только семья, только самые близкие люди. И чем больше у ребёнка братиков и сестричек, тем проще ему будет освоить науку общения.

Чем старше я становлюсь, чем больше детей проходит через мою жизнь, тем всё больше во мне растёт уверенность в том, что мы должны защищать право детей знать о том, что есть люди, которые верят в Бога, что именно они насадили прекрасный сад богочеловеческой культуры, плодами которого вскармливает детей школа. Я не понимаю того лукавства, с которым отдельные люди пытаются запретить нашим детям знать о том, что существовала, существует и будет существовать православная культура и православная вера. Закон это разрешает, родители — не против, дети желают знать. А если кому –то это не нравится, то пусть, как страусы, прячут голову в песок. Но причём тут мои дети? Значит верить в Деда Мороза можно, «хелуины» проводить можно, внушать ребенку, что он произошёл от обезьяны, можно. А свободно исповедовать свою веру, носить одежду, какая тебе нравится (к примеру, сарафан или порты) — это уже не современно или противозаконно?

Ещё по одной причине я не могу полностью доверять теоретической педагогике, воспитательным методикам. Потому что на бумаге остаётся застывшая форма, а в жизни всегда есть конкретный ребенок и конкретная среда, их нельзя просчитать заранее. Сердце наполняется не информацией. Наши знания — очень приблизительная, очень упрощенная схема той жизни, которая светится вокруг нас. Воспитать — это значит напитать, наполнить силой, дать то, что ведёт к жизни. И если педагог сам не припадёт к главному Источнику, его сердце никогда не познает полноты, а значит и уста не заговорят. Воля Божия не пройдёт через нас и не достигнет сердца ребёнка. Светская педагогика вынуждена обращается к уму, толком не зная, что это такое — наш ум. Никто всерьёз не задумывается и о том, что у ребёнка главное — сердце, а про душу ученые и вовсе говорить боятся: нельзя взвесить, значит и нет её. Тогда надо и психологию по другому величать. А то как же это: «наука о душе», а души-то нет? Сразу всё становится похоже на шарлатанство.

У детей душа чиста. Дети мгновенно чувствуют фальшь, поэтому большинство из них не воспринимают мертвую схему обучения. Это очень трагично. Огромный отрезок жизни человека: ребенка, подростка, юноши — часто проходит впустую – душа не возделывается, сердце развращается, сознание не пробуждается. А потом его «катапультируют» во взрослую жизнь, где оказывается, что он, простите за выражение — «моральный урод», не способный к созданию и хранению семьи, рождению и ответственности за детей. Он просто боится этой естественной жизни, незнаком с нею. Садик, школа, институт ставят своей задачей способствовать воспитанию человека со здоровым образом жизни, со знанием правового поля. Но забывают объяснить ему то, что единственным жизнеобеспечивающим законом является закон деторождения, ради которого и дано человеку тело. Невыполнение этого естественного закона приводит к исчезновению вида. Ну, почему мы, с таким нетерпением ждавшие своего первенца, умилявшиеся его первым словам, шагам, с холодным равнодушием подписываем смертный приговор таким же своим кровиночкам? Как, не захотев своих детей, дерзать воспитывать и обучать чужих?

Любовь к детям — это то, что проверяется жизнью, и институты здесь не подмога. Как говорит наш батюшка: «У кого не было пятерых детей, тот ничего не может знать — как это, когда их шестеро-семеро». А ещё — они все разные! И они — это уже не мы! Принять их такими, какие они есть, нам бывает очень трудно. Может быть потому, что они (только они!) могут нам показать всё то, что мы в себе не замечаем, не осознаём как грех. Но он выплывает на поверхность, взрастает в другом теле, начинает мучить его, как вирус, как паразит. Не только мы детей воспитываем, но и они нас.

Кто бы ещё научил меня быть терпеливой, делать то, что не хочется, забывать про себя, стыдиться своих грехов? Кто бы помог мне понять, что я эгоистична и тщеславна, не умею быть жертвенной — положить душу свою, даже за своих детей? Дети научили меня этому и ещё многому. Я сама мало играла в детстве, мало общалась со сверстниками. И вот мне показано, какой интересной бывает жизнь у детей, когда много братиков и сестричек. Я благодарна своим старшим детям — они учили младших, играли с ними, помогали мне на них влиять.

Вот, например, кто-то наказан — изгнан в другую комнату за драку или «обзывашки». Старшие ходят вокруг меня кругами — им жалко виновника, младшим уже скучно без обидчика. Я детей спрашиваю: «А что, ему и в голову не приходит попросить прощения?» Все исчезают. И через минуту в дверях появляется проситель: «Мам, иди, тебя Филя зовет: он хочет прощения попросить». И опять в доме — мир и игра. Во что только дети ни играли, чего только ни строили, сколько домашних концертов показали! И мы, часто смертельно уставшие, садились на диван и, не уставая, хлопали в ладоши, страшась даже помыслить о том, до какого часа ночи придется теперь мыть посуду или стирать. А уроки… Ну, кто придумал эти каждодневные домашние задания: ведь школа уже в этот день была, с детьми занимались математикой, русским и т. д.?! Когда же ему, родимому, учиться быть помощником, другом, приобретать навыки, познавать живой мир?

Мне собственный опыт помог понять, почему крестьяне бунтовали против всеобуча. Представьте себе семью, где восемь старших ушли с утра в школу, трое маленьких остались, а матери надо и скотину накормить, и печь топить, и готовить на всех, и прясть, и ткать. Отец же должен тогда один и поле пахать, и дрова рубить, и дом строить. Городским этого, конечно, не понять. Но когда у тебя — огород, вода привозная, отопление печное, а вместо дома — барак щитовой; когда зима девять месяцев и на улице минус сорок, вопросы образования решать не так-то просто. До боли жалко, даже когда минус тридцать (а у нас бывает и - 50) ), даже десятилетнего в семь часов утра, в темноту кромешную отправлять. Да и одежонку соответственную климатической зоне не так легко нынче стало справить. Вот бы пройти нашим министрам по Великому сибирскому тракту или по водному пути с миссионерским почином, посмотреть на вымирающие деревни, позаниматься с отстающими, провести родительские собрания со спившимися, отчаявшимися родителями. Хоть посмертно наградить бы им тех учителей, которые несли в этих местах своё служение, послушать, что скажут им те, кто еще не сбежал. Милости просим увидеть то, что приходится видеть и знать священнику, врачу, учителю, живущим всего лишь в сутках езды от Иркутска в двадцать первом веке.

Что такое педагогический дар? Это, прежде всего, способность к сопереживанию. Мне это слово понятней, чем любовь. Любовь — это наивысшая из добродетелей. Кто из нас её достиг? А, значит, нет нам толку от наших знаний и званий. Значит, все мы — ученики. Нас всех — и взрослых, и детей — воспитывает Отец Небесный.

Человек родился

Первое, что мне вспоминается, это то, как встречали меня и новорождённого человечка мои близкие. Едва открывается дверь, восторженные голоса наперебой спешат сказать, как они нас ждали. Малыши тянутся к таинственному свертку: «А какой он там? А ручки у него есть, а глазки?» Всё, всё у него есть, родные вы мои, а главное — у него есть вы, он никогда уже не будет одиноким в этом мире, его встретила ваша любовь. Словами не описать эти чудесные моменты! Слава Богу, многое осталось на видеокассетах, и выросшие дети очень любят смотреть эти сюжеты и, что особенно интересно, испытывают такую же радость и восхищение.

Очень они любили и моменты купания младенца. Все, кто был дома, собирались вокруг стола. Стол из круглого превращался в овальный, с одной стороны ставили ванночку, а с другой раскладывали детские вещички — все в своём порядке, всё чистенькое, беленькое. Воды было мало, она была привозная, и чтобы малыш весь находился в воде, приходилось под один конец ванночки подкладывать книги — тогда создавалась нужная глубина... Все замирали, когда малыш ежился от прикосновения воды, и вздыхали с облегчением, когда он, погрузившись, начинал блаженно улыбаться. Кому-то доставалась ответственная роль — поливать помытого из ковшика чистой водой. Сколько было волнений — не слишком ли горячая вода, как ему будет? Пока младенца пеленали, кто-то из младших уже залезал в ванночку, плескался там в полном восторге. Затем я уходила кормить чистенького, хрустящего, розовощекого малыша, а все суетились: убирали, подтирали — приводили всё в порядок. И, наконец, наступал самый торжественный момент — кому-нибудь из старших доставалось покачать засыпающего ребёнка. В доме воцарялась тишина...

...Так росли наши детки и мы вместе с ними. В детях каждый раз воплощается Любовь Божия, и родители имеют возможность увидеть её, прорасти друг в друга, через эту новую жизнь увидеть себя и вечность.

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЁ!