Общественно-Политическая газета Ленские ВЕСТИ г.Усть-Кута и Усть-Кутского района.
| ||
Творчество наших читателейАй да Пушкин!Иван АРТЕМЬЕВ,
"Нам не дано предугадать,
Александра Валентиновича Вампилова его мама Анастасия назвала Александром в честь Пушкина. В 1937 г. праздновали столетие со дня смерти этого поэта, а мама преподавала литературу в Кутулике. Вот и явлен был нам в Иркутской губернии ещё один Саша. В переводе с греческого Александр – защитник, а имя определяет судьбу, как говорят мудрые. Александр Валентинович детство и юность провёл в Кутулике, учился и работал в Иркутске. А 18 августа 1972 г., накануне Преображения, Яблоневого спаса и своего 35-летия, он, к прискорбию, утонул. Мне тогда было 12 лет. А через 15 лет – когда мне исполнилось 27 - наш спектакль «Предместье» по пьесе А.В. Вампилова «Старший сын» был приглашён Союзом театральных деятелей на Всесоюзный молодёжный фестиваль, проходивший в городе Тбилиси – столице тогда ещё дружественной нам Грузии. И вот мы с края земли – из Петропавловска-Камчатского – приземлились на Иверскую землю. На Камчатке – снег, пурга, а тут +25, и в мае уже всё цветёт буйным цветом! Другая жизнь, иной мир. А ведь всё на одной земле. Странно, но факт. Поселили нас в гостинице «Академическая», на склоне горы. Внизу, в долине, весь Тифлис. Бурлит, кипит на стремнине Кура, а вот и мы – ура, ура! На следующие сутки к вечеру по военно-грузинской дороге из Москвы прибыли в фуре наши декорации. И уже назавтра состоялся показ спектакля. Центральное телевиденье отсняло его на плёнку, и в 1989 г, в июне месяце, этот спектакль показали по телевизору. Мама, папа, я и сестра смотрели его, сидя дружно на диване в городе Усть-Куте. Приятно вспомнить… (увы – иных уж нет, а те далече). Остались золотые узелки памяти. Возможно, пришло время их аккуратно развязать и, не рассыпав, показать всем желающим те богатства, которые сумел-таки собрать из щедро дарованных мне Её Величеством Жизнью. Что ж, извольте. Вот вам ещё один узелок. Я, в белой рубашке, синих джинсах, белых туфлях, с лёгкой сумкой через плечо, не спеша поднимаюсь вверх по узкой улочке Древнего Тбилиси. Тут всё дышит историей и бытом Грузии. Вот – те бани, где мылся Пушкин. Осталось описание их в его дневниках, и там местный банщик сделал ему незабываемый массаж. Вот справа видна гора Давида – мы с ребятами из нашего театра уже были там. Поднявшись до середины горы на фуникулёре, посетили там пещерную церковь (действующую и в советское время), а слева, недалеко от входа, – могила Александра Сергеевича Грибоедова. Трогательное надгробье – надмогильный крест обнимает плачущая женщина. И вспомнилось сразу, какое неизгладимое впечатление произвела на меня одна из записей в пушкинской «Поездке в Арзрум»: Александр Сергеевич скачет на коне в гору. Под гору движется арба. Арбою правит армянин. В ковре кто-то завёрнутый. «Кого везём?» «Грибоеда везём». Так встретились в последний раз два Александра Сергеевича. Могучий момент пересечения двух силовых линий. Спайка навеки. Крест. Один в небеса, другой ещё мчит вдоль. Через Кавказ к Черной речке. Умом непостижимый момент!... Ладно, идём дальше. А дальше мы снова на улочке древнего Тбилиси, которая расширяется и образует небольшую площадь. По центру её – огромный ясень. Иду по левой стороне. На одноэтажном длинном доме – табличка: «Здесь жил в такие-то годы великий грузинский поэт Никола Баратошвили». Вошёл. Служащие-женщины говорят, что у них сейчас обед. Сказал, что я с Камчатки, это подействовало – дозволили немного побыть. Прошёл по комнатам, вышел на длинный балкон. Подошел к перилам и ужаснулся – балкон висел над пропастью глубочайшего оврага. Где-то там, внизу, бурлил ручей. Для старого Тбилиси это очень характерно – дома лепятся к отвесным скалам. Тут не забалуешься. Кувыркнёшься через перила – и всё. Грузия – вертикальная земля. Это – не Монголия, где упал на плоскость и лежишь. Поблагодарил хранительниц музея и вышел. Сильный, теплый ветер мгновенно нагнал откуда-то грозовые тучи, и почти тут же, сверкнув яркой молнией, рванул гром. Я успел забежать под высокий, ветвистый ясень. Крупный дождь обильным ливнем упал на площадь и завесой воды перекрыл все строения. Если бы не было в мире импрессионистов, то я стал бы им в эти минуты – такая яркая размытость возникла предо мной. Сверкнуло ещё две-три молнии. Увесисто громыхнуло небо, и дождь растворился в тёплом весеннем воздухе. Остро запахло сиренью, жасмином и ещё чем-то вкусным из полуподземных духанов. Я пошел по улочке дальше. Две грузинки-соседки, живущие напротив друг друга на узкой улочке, через украшенные красивыми решетками окна вели оживленную беседу и пили чай из пиал. Я поздоровался: «Гомарджоба». Улыбнулись. Я показал жестом, мол, угостите чаем. Одна быстро налила в узкий стаканчик ароматного напитка и протянула через решётку. Попил не спеша. Они продолжали щебетать по-своему и о своём, я вернул стаканчик, а спасибо сказал по-русски и пошел дальше. Через две-три минуты моё внимание привлекла ещё одна табличка: «Дом-музей А.С. Пушкина». Надо зайти. Вошел, открыв высокую узкую дверь. Винтовая деревянная лестница предлагала подняться куда-то выше. Но оттуда уже кто-то, скрипя ступеньками, спускался. Это была молодая барышня славянского вида. «Вы кто?»- прозвучал вежливый вопрос. «Ваня с Камчатки, участник молодёжного театрального фестиваля». «Пойдёмте». Я поднялся за ней на второй этаж. Она двумя руками открыла две створки узких, высоких дверей, и мы вошли в просторную комнату, в которой стояло пять или семь столов и за ними трудились молодые юноши и девушки. Та, что открыла мне двери, так меня и представила: «Знакомьтесь, это Ваня с Камчатки!» Все дружно встали и сделали учтивый поклон, точь в точь как мы поступали (надеюсь, и ныне так), когда были студентами Иркутского театрального училища. Приятный миг! Затем все сели и продолжили свои занятия. А мой проводник провела меня в следующую комнату, поменьше, но обставленную мебелью 18 -19 веков и попросила подождать: «Сейчас придёт директор музея и ознакомит вас с экспозицией». Она вышла, а я остался сидеть в глубоком кожаном кресле. Немного погодя из боковой двери вошла, кто бы вы думали? Индира Ганди! Да, да! Это была пожилая грузинка с такой же проседью, как у Индиры, она была почти точной её копией. Я ей тут же сказал об этом. Она улыбнулась и, ничего не ответив, стала знакомить меня с квартирой. И оказалось, что я попал в жилые покои бывшей фрейлины Императорского двора, великой княгини Александры Смирновой-Рассет, одной из красивейших и умнейших женщин своего времени! Здесь бывали в гостях и посвящали ей свои стихи и Пушкин, и Лермонтов, и Вяземский, и Баратынский. Сюда Ференц Лист заезжал и на фисгармонии исполнял свои произведения. Я прикоснулся к инструменту. А однажды Пушкин подарил хозяйке свой цилиндр. И вот он по сей день находится тут – теперь уже для сохранности под специальным стеклянным колпаком. Я замер! «Это настоящий цилиндр Пушкина?». «Да, не копия, а подлинный». «Позвольте, пока никого нет, я его примерю». Она улыбнулась и дозволила. Я дрожащими ручонками поднял колпак, взял цилиндр, который носил сам Пушкин, и примерил его на свою голову. Оказался маловат. Я вернул головной убор на прежнее место и накрыл его колпаком. Последовал дальше за «Индирой». От неё узнал, что умнейшая и красивейшая позволила пленить своё сердце будущему губернатору Тифлиса князю Рассет. С ним и уехала из Петербурга в этот дом. «Сейчас две комнаты этой квартиры арендует редакция литературно-художественного журнала «Тбилисо». Вы там уже были. А остальные комнаты служат как музей-квартира Пушкина. Но негласной хозяйкой здесь была, есть и будет Александра Смирнова-Рассет. Её муж очень много сделал для развития города. Одна из его уникальных причуд – Ботанический сад. Если у вас есть время, можете его посетить. Поднимитесь на самый верх улицы и увидите полуразрушенную крепость Нарекала. А за ней – спуск в этот сад. Рассет выписывал для него деревья со всего мира. И многие из них прижились. И птиц туда завозили из разных стран. Многие остались, не улетели. “Ну, а пока - распишитесь в этой книге почётных гостей” И “Индира” подала мне громадный журнал, по своему внешнему виду напоминающий старинный альбом, уже наполовину исписанный посетителями. Ну, а так как я примерил цилиндр Пушкина, то, естественно, не мог откупиться только сухой прозой. Сосредоточился и явил экспромт:
«Индира» вывела меня вновь в редакционную комнату и подарила мне на память первые три выпуска журнала «Тбилисо». А я думал утром: «Брать, не брать сумку?!» Пригодилась! Журналы объёмные. Тепло поблагодарив всех, вышел на улочку. Пошел к крепости. Пока шел, полистал журналы. Там и Думбадзе, и Чонишвилли. Там переписка Гоголя со Смирновой-Рассет оказалась. И многое удивительное иное. Взошел на вершину бывшей крепости – подо мною раскинулся весь старый Тифлис! Внизу – Кура. Храмы с конусообразными куполами. Вся столица – как на ладони! Ветер сильно дует в лицо, едва держусь на ногах. Ухватился за металлический штырь, торчащий из стены, и стал от полноты сердца вслух, громко читать стихотворение, посвященное фильму грузинского режиссёра Абуладзе «Покаяние»:
Преодолевая сильные порывы ветра, порою ложась на него, я дочитал это стихотворение. Никто не помешал. С благодарным чувством стал спускаться в Ботанический сад. Там, сняв туфли, босыми ногами долго, не спеша шёл по лепесткам роз и яблонь, слушая гомон невидимых и неведомых мне птиц. Зажмурил глаза. Остановился. Рай – тот самый Эдэм. Дорожка вывела к каменному гроту. Пройдя в его каменные своды, вышел на соседнюю с прежней улицу, прямо к духану. Его, возможно, расписывал сам Пирасмани – уж больно похожи были рисунки на стенах. Купил национальное блюдо, типа наших шанег, хачпури, бокал киндзмараули. Подкрепился и, переполненный впечатлениями, вернулся в гостиницу «Академическая». Хотелось петь, и я пел грузинскую народную песню, которую разучил, когда студентом сдавал экзамен по гриму. Тогда мы втроём: я, Володя Мясников и Серёга Калашников делали отрывок из повести Надара Думбадзе «Я, бабушка, Иллико и Илларион». Там звучала эта песня:
Вечером вернулись все наши. Их возили в Мцхету. Но я не жалею, что не поехал с ними, а пошел туда, куда Пушкин повёл! И фестиваль мы выиграли. Два Александра, нет три. (еще Грибоед), видимо, помолились за нас, маленьких. И жюри присудило нам первое место. Что ещё остаётся сказать? Только одно. Ликующе громкое: «Ай да Пушкин! Ай да добрый Друг! Спасибо, Болярин!!!»
|
||
Адрес статьи: http://lv.ust-kut.org/?2011/12/16122011.htm |