Сказ о вечной любви

Продолжение.
Начало в №№ 13 – 17

      Пришло новое утро, все встретились за завтраком. Никифор, как показалось Якову, был менее суров, чем обычно, даже, что бывало очень редко, отпустил шутку, над которой все смеялись. Закончив завтрак, Никифор сказал Якову, что завтра поедут на ближний борок готовить лес для строительства во дворе гостевого домика. В домике будет жить Яков и, если вдруг приедут какие-нибудь гости. Зима не за горами, и не в мастерской же зимовать. Сегодня нужно подготовить инструмент и потаскную сбрую для коней, чтобы возить бревна из леса. Потом целый день правили пилу, точили топоры, чинили конскую сбрую, в общем, работы хватило на весь день. Якова радовало, что он теперь будет строить новое жильё, хоть и не его собственное, но для него, и он там будет хозяйствовать. Почему-то это вселяло в него какую-то надежду на будущее, и от этого у него на душе было так весело.

      На другой день хозяин с работником с утра пораньше запрягли лошадей, погрузили все нужные инструменты и поехали заготавливать лес. Работа спорилась. Сначала выбрали нужные деревья для оклада дома (оклад - это первый венец) и для "стульев" (фундамент). В Сибири это делалось из лиственницы, её валили, пилили на брёвна и, ошкурив, складывали для того, чтобы древесина подсохла, потом перевозили на двор и начинали строительство. Дальше то же самое проделывали с сосновыми деревьями.

      Работа по заготовке леса продлилась до самого Петрова дня. Наконец лес был заготовлен, распилен на брёвна и сложен в штабель для просушки. Потом начали готовиться к сенокосу. Лето было хорошее, дождей и солнца - в меру, и от этого трава на лугах росла хорошо. Потом начался сенокос, на сенокос выехали сначала Никифор с Яковом. Пять дней они косили траву, а на шестой день к ним приехали Агата и Наташа, уже надо было переворачивать траву, собирать в валки, грести сено и складывать в копны. Уже потом нужно будет возить копны в зарод на плоту и плавить в деревню.

      Однажды, когда Наташа с Яковом остались наедине, она прижалась и тихо сказала, что беременна. В первый момент Якова охватила радость, но радость сменилась тревогой, всё хорошо, но как поведать об этом Никифору и Агате? Порадовались, подумали и решили сейчас ничего не говорить, подождать удобного случая. Так и жили дальше. Потом закончился сенокос, сено перевезли на берег. Наташа и Агата отправились на конях домой, а Никифор с Яковом остались делать плоты, потом грузить сено и плавить в деревню. В течение недели плоты были погружены, к ним ещё присоединились плоты с соседних сенокосов, и после дождей караван из плотов с сеном поплыл вниз по реке, управляемый ватагой деревенских мужиков и парней. Плыли только в дневное время, перед перекатами останавливались, и плоты, развязав, по одному переводили через перекат. Потом, ниже переката, опять связывали плоты в сплотку и плыли дальше. Ушло на эти дела две недели.

      Вот так, незаметно, подошёл к концу месяц август. Приближалась пора уборки хлеба. В один прекрасный день в калитку постучал незнакомый человек, его пустили во двор, пригласили к столу, накормили, и за разговором он поведал, что купец Иван Карпов нынче собирается засылать сватов. Только вот точно не знает, после уборки урожая или после осеннего промысла, но что будет засылать, это точно, сам ему об этом говорил. Эту новость сидящие за столом восприняли каждый по-своему: Никифор был горд тем, что породнится с первейшим богачом в округе. Агата хоть и не знала всего, но догадывалась и видела, как дочка начала меняться лицом последнее время, иногда Наташу тошнило, да и вообще, есть ли на свете такая сила, которая может обмануть материнское сердце, и поэтому после слов путника у Агаты защемило сердце. От такой новости Яков чуть не вскрикнул, больно сжалось сердце, и похолодело всё внутри. Яков поглядел на Наташу, потом на Агату и потом на Никифора. Увидев на лице хозяина довольную ухмылку, он понял, что никогда тот не отдаст за Якова свою дочь. У Якова от этой мысли потемнело в глазах, и он чуть не лишился сознания. Наташка же от слов путника побледнела, внутри себя почувствовала холод, как будто ледяная рука сдавила всё внутри, она хотела встать, выйти из-за стола, но ноги её не слушались, на миг ей показалось, что у неё вообще нет ног, она их не чувствовала. За столом воцарилась зловещая тишина. Тишина была во всём дворе и, наверно, во всей деревне, или просто все были оглушены вестью. Понемногу все вернулись к действительности.

      Закончив трапезу, все пошли по своим делам. Вечером, улучив момент, Наташа и Яков под разными предлогами вышли за двор и встретились в условленном месте. Наташа крепко обняла Якова за шею и горько-горько зарыдала. Яков гладил её по голове и, как мог, утешал. Потом, когда все слёзы были выплаканы, они присели на бережок и стали думать, как им жить дальше. Рассудили они так: жить друг без друга они не могут, Наташа говорила, лучше утоплюсь, чем выйду замуж за Ивана, да и кто меня возьмёт, в таком-то положении, а если и возьмёт, то потом вернут обратно, к отцу и матери, да ещё и ворота дёгтем вымажут, сраму не оберёшься. Тогда, так или иначе, отец убьёт. Нет, лучше сейчас сразу в омут головой - и дело с концом. "Нет, что ты, и думать об этом не моги, - отговаривал Яков. - Ты что, грех такой, руки на себя накладывать, да ещё и на наше не родившееся дитя". Думали всяко, прикидывали и решили: собираться и бежать к Усть-Кутскому острогу, там наняться к кому-нибудь на работу или наняться на сплавные карбаза, которые плывут с Жигалово, вниз по реке Лене, а там золотодобывающие прииски, да и так, всяких хозяев много. “К работе оба приучены, не пропадём", - сказал Яков. Решили, и на душе стало у обоих легче. По одному потом пошли домой. Бежать решили через три дня или как хозяин отлучится из дому, по каким делам, с ночевой.

      А в это время дома Никифор с Агатой собирались ко сну. Улучив момент, заговорила с мужем сначала издалека, про коров, бычка, а потом потихоньку подвела разговор к замужеству дочери: "Никифор, ладно ли единственную дочь да на чужбину отдавать, да и жених человек из богатых, хорошо ли дочке будет на чужбине, в богатой семье? Будет попрекать, что из простых крестьян, да, может, глумиться начнёт. Может, кого поближе в женихи найдём, да сословия нашего, крестьянского". Думала Агата отговорить мужа, да куда там. Никифор на своём стоял: ты что, глупая баба, здесь, почитай, любой рад будет такому богатому жениху, а чтобы не попрекал дочь нищетой, я за ней в приданное дам коня с телегой, корову с нетелью да быком, да и птицы ещё, так что всё ладно будет. Агата последний козырь решила выложить: "Вот отдадим дочку на чужую сторону, а сами бобылями будем на старости лет. Будем с тобой мышей гонять по амбару, да друг с другом собачиться”. Может, ближе кого присмотреть, на своём стояла Агата, подталкивая мужа к мысли о работнике, но тот всё о своём: "В деревне нашей жениха Наташке нет, потому как сама знаешь: все полукровные братья ей, мои племянники, в соседних деревнях есть парни, да вот кто из них в примаки к нам пойдёт? Все из крепких хозяйств. Тут вот, как ни кинь - всё клин". Агата - осторожненько: "Может, присмотреться к работнику нашему, Якову?" "Ты что?! - взревел Никифор. - Не сон-травы объелась? Дура баба, чтобы я свою дочь да за безродного, нищего батрака отдал? Ты явно ума лишилась. Взбредёт же в голову такое. Додумалась тоже". Долго ещё ворчал Никифор, сокрушаясь над предложением жены, но потом всё-таки уснул.

      Дальше жизнь в доме Никифора шла, как ему казалось, своим чередом, приближалось время жатвы, время, которое с волнением ожидал каждый пахарь, ибо хлеб во все времена для крестьянина был вторым после Господа Бога. Но Яков с Натальей ждали, когда Никифор уедет по делам из дому. Ждали и готовились, чтобы отправиться в неизведанное. Агата своим материнским сердцем чувствовала неминуемую беду, часто не спала ночами. Ходила в церковь, часами стоя на коленях, молилась и плакала, прося Заступницу пощадить её единственное дитя, вразумить Никифора, решить всё по-умному.

      Но шло время, пожелтела листва, приближалась осень. Пред самой жатвой Никифору в дом пришла весть, что тяжело заболела его старшая сестра, которая была отдана замуж за крестьянина из деревни Максимово - Петра Зырянова. Там она и жила, родив семерых детей. Семья была большая и дружная. Работали дружно и потому жили в достатке. Никифор наспех собрался, сел верхом на коня и отправился в путь, в Максимово. Домашним всем сказал, что через два дня приедет, если не будет никаких осложнений. Наталья с Яковом только этого и ждали. В полночь, взяли приготовленные узелки и, выйдя за ворота, перекрестившись, поклонились родному порогу и отправились в путь-дорогу. Жалко было покидать родное гнездо девушке, здесь она родилась, и в этом доме прошла вся её недолгая жизнь. Слёзы подступали к горлу, но она не плакала, она прекрасно понимала: оставаться дома - смерти подобно.

      И так молодая чета шагнула в темноту и в неизвестность. Пошли вниз по реке Куте берегом, потом вышли на конную дорогу, которая шла вдоль берега. Ночь была по-осеннему прохладная, траву серебрил ранний иней. Путники шли молча. Дошли до мостика через ручей. Мостик был ветхий. Яков первый перешёл через мостик, повернулся, чтобы подать руку Наташе, но та уже ступила на мостик, поскользнулась и упала в воду. Яков, не раздумывая, прыгнул за ней, взял её на руки и вынес на берег. Оба были мокрые. Нужно было разводить костёр и сушиться, но Наташа, боясь погони, отказалась. Сказала: "Давай пойдём, при ходьбе не замёрзнем, а потом, когда отойдём подальше, там уже и костёр будем разжигать и сушиться". Яков послушал Наташу, и они мокрые пошли дальше. Ночная прохлада давала себя знать, как бы полным ходом ни шли путники, они никак не могли согреться, а бежать бегом было невозможно из-за темноты. Потом Наташа начала уставать и попросила: "Яша, давай передохнём, мне что-то неможется". Остановились, присели на валёжину. Яков стал разводить костёр. Вот уже горит костёр, весело потрескивая и кидая угольки. Мало-помалу девушка стала отогреваться. Сняла с себя платье, накинула сыроватую рубаху Якова. Подсушив одежду, наспех оделись и пошли дальше. Нужно было поторапливаться, в ближайшие дни нужно добраться до Усть-Кутского острога, чтобы быстрее затеряться среди тамошнего народа или куда устроиться и отбыть дальше, наверняка, Никифор кинется их искать.

      К рассвету путники дошли до ручья Елового, возле которого стояла избушка. Решили остановиться, перекусить и поспать немного. Затопили в избе каменку, сварили чаю, попили чайку, погрызли сухарей и легли спать. Яков проснулся от непонятного шума, спросонья не понял, что это во сне разговаривала Наташа, она вся горела. "Дело плохо", - подумал Яков. - "Что делать? Как лечить Наташеньку?” Он знал, помощи ждать неоткуда. В середине дня девушка проснулась. По всему её виду Яков видел, что она очень слаба, хоть она и убеждала Якова идти дальше, но он её впервые не послушал. Твёрдо произнёс: "День-два отлежись, немного поправишься, потом пойдём". Сходил в лесок, насобирал брусничника и ещё кое-какой травы, заварил и отварами стал поить девушку. Так начались новые заботы, новые хлопоты, Яков понимал, что смерти подобно задерживаться в этой избушке, но идти с Наташей - верная гибель для девушки. Осень, и этим всё сказано.

      Так они в тревоге и ожидании прожили два дня, девушке немного стало легче, но идти она ещё не могла. На третий день, утром, когда ещё не совсем рассвело, в избушку пришёл запыхавшийся Наташин двоюродный брат Сёмка и сообщил, что Никифор собирает народ в погоню за ними. Семён ехал на коне в деревню, вёз дрова, не доезжая деревни, услышал издали, что там шум и переполох. На счастье, девушка попалась навстречу, вот она и поведала, что там за шум. Семён решил, не заезжая в деревню, оставить коня на выселке, а сам побежал, чтобы предупредить сестру и, если нужно, помочь. Семён как охотник рассудил так: "Никифор с людьми пойдут вниз по реке, будут попутно проверять все избушки, что стоят на берегу, значит, нужно подняться на гору и там затаиться. Дождаться, когда погоня пройдёт вниз по реке, а потом, не найдя беглецов в Усть-Кутском поселении, они пойдут обратно, вот после этого спускаться с горы и идти дальше. Долго гоняться и искать людям нет времени - нужно убирать урожай хлеба. Да и за это время Наташа поправится". Долго не задерживаясь, Семён пошёл в обратный путь, оставив Наташе и Якову свой зипун и еду, которая была у него с собой. Прощаясь, Наташа поцеловала брата и заплакала. Семёна разрывала на части братская любовь и жалость, он готов был встать и ценой своей жизни спасти любимую сестричку, но что он мог поделать? Семён ушёл. Яков собрал весь свой нехитрый скарб, нагрузил на себя и, взяв за руку Наташу, потихоньку стал подниматься в горку, на вершине которой торчали скальные отроги. Горка была снизу пологой, но чем выше, тем круче. Дойдя до половины горы, беглецы услышали собачий лай внизу - это явно была погоня. Яков надеялся, что погоня пройдёт мимо, вниз по реке, но Никифор и мужики были охотники, а значит, хорошие следопыты, к тому же у них ещё были с собой собаки. Так что, прийдя в избушку, Никифор сразу определил, что люди ночевали. Тут ума много не надо. Хата натоплена, зола в печи ещё не успела остыть. Трава от избушки сбита по направлению к горе, так что всё сразу стало ясно. Собак взяли на поводки и пошли вслед за беглецами.

      Беглецы в это время подходили к подножию скалы. Наташа, сильно ослабевшая, больная, не могла уже совсем идти. Яков засунул под камень мешок со скарбом, взял на руки любимую и стал по расселине карабкаться на скалу. Он падал и снова вставал. Разбил в кровь колени и локти, но шёл. Ему казалось, главное, забраться на скалу, там он попробует обмануть погоню, но мужики были опытные, они разделились на две группы: одна группа преследовала беглецов, а вторая пошла в обход, чтобы отрезать путь беглецам на скале. Яков и Наташа из последних сил добрались до вершины скалы, только перевели дух, как недалеко от себя услышали собачий лай и человеческие голоса.

Продолжение следует.